Кронштадт после 1917 г. стал местом мученической кончины тысяч петербуржцев всех сословий: военных, духовенства, чиновников, дворян, купцов и мещан, просто верующих, не признавших революции и доставлявшихся сюда на расстрел и казнь.
Началось все с восстания матросов, поддержанных главарями революции в марте 1917 г. из Петрограда. Ночью взбунтовавшиеся команды стали врываться в каюты офицеров с вопросом, признают ли они Временное правительство? Если «нет» — «враг народа», в лучшем случае арест, а то — удар штыком.
«Одновременно дикие, разъяренные банды матросов, солдат и черни со зверскими лицами и жаждой крови, вооруженные, чем попало, бросились по улицам города. Прежде всего выпустили арестантов, а потом, соединившись с ними, начали истребление ненавистного начальства.
Первой жертвой этой ненасытной злобы пал адмирал Р. Н. Вирен (1856-1917), главный командир и военный губернатор Кронштадта, человек по натуре прямой, властный и храбрый, но бесконечно строгий и требовательный. Когда толпа подошла к дому главного командира, адмирал Вирен, услышав шум и крик, сам открыл дверь и, увидев матросов, стремительно распахнул ее настежь. Толпа, заревев, бросилась на адмирала, стащила его вниз и поволокла по улицам. Матросы улюлюкали, подбегали к адмиралу Вирену, плевали ему в лицо и кричали с площадной бранью.
Толпа была одета в самые фантастические костюмы: кто — в вывернутых шерстью наружу полушубках, кто в офицерских пальто, кто — с саблями, кто — в арестантских халатах. Ночью, при свете факелов, это шествие имело очень жуткий вид, точно демоны справляли свой адский праздник. Мирные жители, завидев эту процессию, с ужасом шарахались в стороны.
Посреди этой толпы шел адмирал. Он был весь в крови. Искалеченный, еле передвигая ноги, то и дело, падая, медленно двигался мученик навстречу лютой смерти. Из его груди не вырвалось ни одного стона, что приводило толпу в еще большее бешенство. Пресытившись терзаниями жертвы, палачи окончательно добили ее на Якорной площади, а тело сбросили в овраг. Там оно лежало долгое время, так как его было запрещено хоронить».
На другой день за отказ отречься от Царя у памятника адмиралу Макарову был расстрелян начальник штаба порта контр-адмирал А. Г. Бутаков (1861-1917), зверски убит командир 1 Балтийского флотского экипажа генерал-майор Н. В. Стронский (1863-1917), командир учебного корабля «Император Александр II» капитан I ранга Н. И. Повалишин (1867-1917). Старшего лейтенанта Н. Н. Ивкова (1885-1917), ходившего на учебном судне «Африка», команда живым спустила под лед. Всю ночь убийцы рыскали по квартирам, грабили и вытаскивали офицеров, чтобы с ними расправиться. В числе убитых были: капитаны I ранга К. И. Степанов и Г. П. Пекарский, капитаны II ранга А. М. Басов и В. И. Сохачевский, старшие лейтенанты В. В. Будкевич, В. К. Баллас и мичман Б. Д. Висковатов, другие офицеры по Адмиралтейству, подпоручики и прапорщики.
По воспоминаниям очевидцев, «зверское избиение офицеров в Кронштадте сопровождалось тем, что людей обкладывали сеном, и, облив керосином, сжигали; клали в гробы вместе с расстрелянными живого, расстреливали отцов на глазах у сыновей».
Началось восстание матросов от казарм 1 крепостного пехотного полка на Павловской улице. Сопротивление бунтовщикам оказали полицейские, жандармы, некоторые офицеры и юные воспитанники Морского Инженерного училища Императора Николая I на Поморской улице. Они вместе с доблестными офицерами русского флота отдали свои жизни за своего Царя, Родину и Веру... Всего в Кронштадте в эти дни погибло более 40 человек.
Такие же страшные события происходили и в Гельсинфорсе. Свидетельствует капитан 2 ранга Г. К. Граф, «Новик»:
«Можно ли представить, что переживали в эти ужасные часы родные и близкие несчастных офицеров! Ведь с флотом они были связаны самыми тесными узами, самым дорогим, что у них было в жизни: там находились их мужья, отцы, сыновья и братья...
Слухи о бунте на кораблях быстро распространились по городу; конечно, все передавалось в сильно преувеличенном виде. К этому времени на улицах началась беспорядочная ружейная стрельба, стали раздаваться дикие крики и то и дело с бешеной скоростью носиться автомобили. Эти автомобили, переполненные вооруженным сбродом, прорезывая воздух жуткими протяжными гудками, заставляли всех цепенеть от ужаса. В воображении семей офицеров невольно стали рисоваться мрачные, безнадежные картины. Казалось — все погибло и никто из офицеров уже не уцелеет...
Непрерывно трещали телефоны. Знакомые справлялись друг у друга, нет ли хоть каких-нибудь сведений, и друг другу передавали все, что удавалось услышать. Эти разговоры еще больше волновали, еще больше сбивали с толку. Трудно было разобраться, что — правда, а что — вымысел.
Вдруг телефоны перестают работать. По чьему-то приказанию они все — выключены. Волнение и тревога достигают апогея. О сне уже никто и не помышляет. Все терзаются мыслями, что происходит там, в порту и на рейде. Живы ли те, которые так бесконечно близки и дороги? Осторожно, чтобы не быть замеченными и чтобы не попасть под шальные пули, по временам со звоном влетающие в комнаты, жены, матери и дети не отходят от окон, всматриваясь в темноту.
Спустя некоторое время, из госпиталя, куда стали привозить раненых и тела убитых офицеров, некоторым семьям сообщили, что в числе привезенных находятся близкие им люди. В первые минуты несчастные женщины совершенно теряли всякую способность соображать и, как безумные, метались взад и вперед... Стоны, женские рыдания и детский плач сливались в один безудержный взрыв отчаяния. Неужели, это — правда? Ведь всего несколько часов тому назад он был здесь. За что же могли его убить, когда на корабле его так любили?...
Все в слезах, в чем только попало, несчастные женщины бегут туда, в госпиталь, в мертвецкую... Все-таки где-то там, в тайниках души, у них теплится маленькая надежда, что, быть может, это — не он, это — ошибка...
Вот, они — в мертвецкой. Боже, какой ужас!.. Сколько истерзанных трупов!.. Они все брошены кое-как, прямо на пол, свалены в одну общую ужасную груду. Все — знакомые лица... Безучастно глядят остекленевшие глаза покойников. Им теперь все безразлично, они уже далеки душой от пережитых мук...
«Это — те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили их кровью Агнца. За это они пребывают ныне пред Престолом Бога...»
К телам не допускают. Их стерегут какие-то человекоподобные звери. С площадной бранью они выгоняют пришедших жен и матерей, глумятся при них над мертвецами.
Что делать? У кого искать помощи, защиты?.. Кто отдаст им хоть эти изуродованные трупы? К новым, революционным властям, авось они растрогаются... Скорей — туда! Но там их встречают только новые оскорбления и глумливый хохот. Кажется, что в лице представителей грядущего, уже недалекого Хама, смеется сам Сатана...
Брезжит рассвет, и чудится, что в сумраке его витают зловещие флюиды свершившихся злодеяний. С новой силой встают в памяти кошмары прошлой ночи, и жгучая волна отчаяния опять заполняет безутешные души.
Близится день. Улицы полны шумом, криками, стрельбой. Над Гельсингфорсом встает багровое солнце, солнце крови. Проклятая ночь! Проклятое утро!..»
Никто во власти не оказался способен ни предвидеть, ни предотвратить нагрянувшие события. Россия расплачивалась за последствия социального невежества общества и безумные поступки императора.
Пришедшее к власти правительство князя Г.Е. Львова (1861-1925, в эмиграции) почему-то вообразило, что обобранный и униженный народ при одном слове "демократия" обратится в законопослушных граждан. Не лучше было и последующее, подчиненное исключительно корыстному стремлению удержаться у власти правление министра председателя, а затем и военного и морского министра А.Ф. Керенского (1881-1970). По их вине в России неуклонно нарастала анархия власти и особенно стремительно совершавшееся разложение армии и флота.
И уже 5 августа назначенный Керенским управляющий Морским министерством, бывший политэмигрант В.И. Лебедев приказом по флоту № 504 должен был констатировать факт полного разложения команды батареи о. Оланд, которая прибывшим для смотра управляющему и командующему флотом явила себя, как следовало из содержания приказа, скопищем бродяг, а не воинской частью. Революционные настроения распространялись по всем кораблям, и убедительным тому подтверждением остается сборник документов "Балтийские моряки в подготовке и проведении Великой Октябрьской Социалистической революции", М.-Л., 1957. В нем "Баян" и "Адмирал Макаров" упоминаются на 9 и 17 страницах. В них, однако, не приводятся самые существенные для достоинства флота резолюции, принятые экипажем крейсера "Адмирал Макаров". Из не обнародованных до сих пор документов следует, что еще 23 марта 1917 г. команда крейсера "Адмирал Макаров" объявила о своей решительной оборонческой позиции.
Показательно, что в числе немногих кораблей па "Макарове" офицеров неоднократно избирали председателями общего собрания команды. Так, 4 июня 1917 г. лейтенант Н.Г. Мазуров (1893-?) председательствовал на собрании, принявшем резолюцию, призывающую флот к единению. Не допускавшим присвоение Центробалтом в свое распоряжение команд добровольцев, командированных в части армии, было постановление общего собрания от 21 июня 1917г. под председательством лейтенанта С.Л. Брусилова. (1887-?). В нем говорилось, в частности: обращаясь к действовавшим на фронте в Ударных группах товарищам, команда крейсера призывала их выполнить свой долг перед родиной. "Мы же поддержим вас с моря и работу за вас на корабле выполним сами. "Макаров" всегда будет там, где надо "ценой жизни защитит отечество", - говорилось в постановлении.
Изначально элитарный подбор офицеров, из которых во время войны на корабле, по крайней мере, трое были сыновьями самых выдающихся к началу века адмиралов, а один — сыном отличившегося на фронте генерала Георгия Николаевича Мазурова (1867-1918), в немалой степени должен был, наверное, сказаться в настрое и духе его команды и офицеров. Это позволило кораблю во многом сохранить и до конца не погубить свою душу.
22 июня новое собрание экипажа подтвердило свое "полное презрение к малодушным людям и тем вредным элементам, которые стремятся пошатнуть могучую силу флота и армии своими призывами к немедленному перемирию, братанию и дезертирству. Считая, что только решительным наступлением в тесном единении с союзниками можно ускорить момент окончания войны, экипаж объявлял свой корабль "кораблем смерти", готовым во всякую минуту исполнить свой долг перед Родиной и с честью умереть за нее. Резолюцию общего собрания с поименными подписями каждого из находившихся на корабле 519 матросов и офицеров подписали председатель собрания Вилькен (Оскар Викторович, 1893-1933, Копенгаген), только что произведенный в лейтенанты, и секретарь (видимо, из матросов) Осипов.
Таким же было настроение и на "Баяне", где, как признавался Ф.Ф. Раскольников, его делегацию кронштадтских большевиков, прибывших с агитацией против войны и за братание с немцами, матросы без долгих разговоров собирались выбросить за борт. Сдержанно отнеслись на кораблях и к настояниям Центробалта о выборном начале командного состава. "Адмирал Макаров" был против этого новшества. "Баян" соглашался на назначение, но с сохранением за командой права отвода.
В дни спровоцированного Керенским "мятежа" генерала Л.Г. Корнилова (1870-1918), пытавшегося, как теперь понятно, использовать последний исторический шанс для предотвращения гражданской войны, команды обоих крейсеров приняли антикорниловские резолюции. Предавший Корнилова "Главковерх" своей демагогией сумел обмануть даже офицеров штаба Командующего флотом. "Декларация Керенского кажется мне правдивее", — записывал в дневнике И.И. Ренгартен 28 августа 1917г. "Имеем телеграммы Клембовского и других генералов, главнокомандующих фронтами — все поддерживают Корнилова, — записывал он в тот же день. И, тем не менее, в силу ли флотского снобизма в отношении к "сухопутной" или по какому-то иному непостижимому "затмению" вслед за Ренгартеном и остальные специалисты штаба князя М.Б. Черкасского (1882-1919, петлюровцы), Ф.Ю. Довконт (1884-1988, Буэнос-Айрес), начальник службы связи П.А. Новопащенный (1921-1950) оказались неспособны принять правильное решение, все были настроены против выступления Л.Г. Корнилова. С ними соглашался и только 7 июля назначенный командующим флотом контр-адмирал А.В. Развозов (1879-1920). Начались экстренные рассылки директив о поддержке Керенского и противодействия распоряжениям Л.Г. Корнилова.
И это была непростительная, таившая в себе гибель флота и всей России, роковая ошибка.
На "Баяне" командир С.Н. Тимирев сумел убедить матросов и вовсе отказаться от требований к офицерам о принесении вторичной присяги (против Корнилова) временному правительству. Отстоять своих офицеров от расправы сумел и командир "Адмирала Макарова". Два крейсера, по свидетельству С.Н. Тимирева, в наибольшей мере сохраняли остатки прежней дисциплины.
Не то было на других кораблях. Не считаясь с офицерами, матросы изо дня в день продолжали митинговать о передачи власти Советам. Подобную резолюцию о готовности по первому требованию Совета выслать такое количество вооруженной силы, "которое укажет нам Центробалт", 29 августа вместе с "Андреем Первозванным", крейсерами "Рюрик", "Олег", "Богатырь", "Диана" подписали и члены судового комитета "Адмирала Макарова".
К убийствам, арестам и изгнанию офицеров добавилось назначение комиссаров при штабах и командирах для контроля над оперативной частью и секретной перепиской.
Но никто еще и предположить не мог, до какой степени жестокие испытания еще предстояли флоту и всей России.
По «углублении революции» Кронштадт превратился в мрачный советский застенок. Сюда в 1918-1920 гг. доставлялись на баржах арестованные офицеры, духовенство, представители всех сословий бывшей столицы России. Содержали их в кронштадтских тюрьмах, в одной из которых при большевиках разместилось местное ГПУ. Есть свидетельства о казнях офицеров и духовенства в Кронштадте, 400-500 человек были расстреляны и погребены во дворе бывшей гражданской тюрьмы, многие затоплены на баржах за Толбухиным маяком. Производились расстрелы и в западной части острова, за кладбищем, на полигоне, на взморье — в глухих районах Котлина, откуда были выселены местные жители, дабы не было прямых свидетелей этих убийств.
Во время восстания 1921 г., известного как Кронштадтский мятеж, вновь были принесены новые жертвы в Кронштадте. Закономерно, что под маховик кровавой машины большевицких репрессий попали уже и те, кто был инициатором восстания 1917 г. Тысячи и тысячи погибли в 1921 г.
Кронштадтцев расстреливали в окрестностях Петрограда после поражения
восстания, многие были развезены по лагерям по всей стране: последний свой приют нашли на Морском полигоне, под Гатчиной, близ Мартышкино и Ораниенбаума, под Тулой, Калугой, на Севере. Среди погибших было шесть священников.
В 1994 г. в Кронштадте возле Морского собора епископом Тихвинским Симоном был освящен закладной камень памятника морякам, погибшим во время Кронштадтского восстания 1921 г. При этом была отслужена панихида по «убиенным, пред Богом и людьми супостатами оклеветанным, в лагерях и ссылках скончавшимся». Но, ни этого памятника, ни памятника или креста Кронштадтским мученикам, убиенным в 1917, 1918, 1919 и 1920 гг., по-прежнему нет...
Использованная литература:
1. Граф Г. К. На «Новике». Балтийский флот в войну и революцию. — СПб.: Гангут, 1997.
2. «Жертвы злобы поднебесной». Вечный Зов № 03 (125) за март 2009
Началось все с восстания матросов, поддержанных главарями революции в марте 1917 г. из Петрограда. Ночью взбунтовавшиеся команды стали врываться в каюты офицеров с вопросом, признают ли они Временное правительство? Если «нет» — «враг народа», в лучшем случае арест, а то — удар штыком.
«Одновременно дикие, разъяренные банды матросов, солдат и черни со зверскими лицами и жаждой крови, вооруженные, чем попало, бросились по улицам города. Прежде всего выпустили арестантов, а потом, соединившись с ними, начали истребление ненавистного начальства.
Первой жертвой этой ненасытной злобы пал адмирал Р. Н. Вирен (1856-1917), главный командир и военный губернатор Кронштадта, человек по натуре прямой, властный и храбрый, но бесконечно строгий и требовательный. Когда толпа подошла к дому главного командира, адмирал Вирен, услышав шум и крик, сам открыл дверь и, увидев матросов, стремительно распахнул ее настежь. Толпа, заревев, бросилась на адмирала, стащила его вниз и поволокла по улицам. Матросы улюлюкали, подбегали к адмиралу Вирену, плевали ему в лицо и кричали с площадной бранью.
Толпа была одета в самые фантастические костюмы: кто — в вывернутых шерстью наружу полушубках, кто в офицерских пальто, кто — с саблями, кто — в арестантских халатах. Ночью, при свете факелов, это шествие имело очень жуткий вид, точно демоны справляли свой адский праздник. Мирные жители, завидев эту процессию, с ужасом шарахались в стороны.
Посреди этой толпы шел адмирал. Он был весь в крови. Искалеченный, еле передвигая ноги, то и дело, падая, медленно двигался мученик навстречу лютой смерти. Из его груди не вырвалось ни одного стона, что приводило толпу в еще большее бешенство. Пресытившись терзаниями жертвы, палачи окончательно добили ее на Якорной площади, а тело сбросили в овраг. Там оно лежало долгое время, так как его было запрещено хоронить».
На другой день за отказ отречься от Царя у памятника адмиралу Макарову был расстрелян начальник штаба порта контр-адмирал А. Г. Бутаков (1861-1917), зверски убит командир 1 Балтийского флотского экипажа генерал-майор Н. В. Стронский (1863-1917), командир учебного корабля «Император Александр II» капитан I ранга Н. И. Повалишин (1867-1917). Старшего лейтенанта Н. Н. Ивкова (1885-1917), ходившего на учебном судне «Африка», команда живым спустила под лед. Всю ночь убийцы рыскали по квартирам, грабили и вытаскивали офицеров, чтобы с ними расправиться. В числе убитых были: капитаны I ранга К. И. Степанов и Г. П. Пекарский, капитаны II ранга А. М. Басов и В. И. Сохачевский, старшие лейтенанты В. В. Будкевич, В. К. Баллас и мичман Б. Д. Висковатов, другие офицеры по Адмиралтейству, подпоручики и прапорщики.
По воспоминаниям очевидцев, «зверское избиение офицеров в Кронштадте сопровождалось тем, что людей обкладывали сеном, и, облив керосином, сжигали; клали в гробы вместе с расстрелянными живого, расстреливали отцов на глазах у сыновей».
Началось восстание матросов от казарм 1 крепостного пехотного полка на Павловской улице. Сопротивление бунтовщикам оказали полицейские, жандармы, некоторые офицеры и юные воспитанники Морского Инженерного училища Императора Николая I на Поморской улице. Они вместе с доблестными офицерами русского флота отдали свои жизни за своего Царя, Родину и Веру... Всего в Кронштадте в эти дни погибло более 40 человек.
Такие же страшные события происходили и в Гельсинфорсе. Свидетельствует капитан 2 ранга Г. К. Граф, «Новик»:
«Можно ли представить, что переживали в эти ужасные часы родные и близкие несчастных офицеров! Ведь с флотом они были связаны самыми тесными узами, самым дорогим, что у них было в жизни: там находились их мужья, отцы, сыновья и братья...
Слухи о бунте на кораблях быстро распространились по городу; конечно, все передавалось в сильно преувеличенном виде. К этому времени на улицах началась беспорядочная ружейная стрельба, стали раздаваться дикие крики и то и дело с бешеной скоростью носиться автомобили. Эти автомобили, переполненные вооруженным сбродом, прорезывая воздух жуткими протяжными гудками, заставляли всех цепенеть от ужаса. В воображении семей офицеров невольно стали рисоваться мрачные, безнадежные картины. Казалось — все погибло и никто из офицеров уже не уцелеет...
Непрерывно трещали телефоны. Знакомые справлялись друг у друга, нет ли хоть каких-нибудь сведений, и друг другу передавали все, что удавалось услышать. Эти разговоры еще больше волновали, еще больше сбивали с толку. Трудно было разобраться, что — правда, а что — вымысел.
Вдруг телефоны перестают работать. По чьему-то приказанию они все — выключены. Волнение и тревога достигают апогея. О сне уже никто и не помышляет. Все терзаются мыслями, что происходит там, в порту и на рейде. Живы ли те, которые так бесконечно близки и дороги? Осторожно, чтобы не быть замеченными и чтобы не попасть под шальные пули, по временам со звоном влетающие в комнаты, жены, матери и дети не отходят от окон, всматриваясь в темноту.
Спустя некоторое время, из госпиталя, куда стали привозить раненых и тела убитых офицеров, некоторым семьям сообщили, что в числе привезенных находятся близкие им люди. В первые минуты несчастные женщины совершенно теряли всякую способность соображать и, как безумные, метались взад и вперед... Стоны, женские рыдания и детский плач сливались в один безудержный взрыв отчаяния. Неужели, это — правда? Ведь всего несколько часов тому назад он был здесь. За что же могли его убить, когда на корабле его так любили?...
Все в слезах, в чем только попало, несчастные женщины бегут туда, в госпиталь, в мертвецкую... Все-таки где-то там, в тайниках души, у них теплится маленькая надежда, что, быть может, это — не он, это — ошибка...
Вот, они — в мертвецкой. Боже, какой ужас!.. Сколько истерзанных трупов!.. Они все брошены кое-как, прямо на пол, свалены в одну общую ужасную груду. Все — знакомые лица... Безучастно глядят остекленевшие глаза покойников. Им теперь все безразлично, они уже далеки душой от пережитых мук...
«Это — те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили их кровью Агнца. За это они пребывают ныне пред Престолом Бога...»
К телам не допускают. Их стерегут какие-то человекоподобные звери. С площадной бранью они выгоняют пришедших жен и матерей, глумятся при них над мертвецами.
Что делать? У кого искать помощи, защиты?.. Кто отдаст им хоть эти изуродованные трупы? К новым, революционным властям, авось они растрогаются... Скорей — туда! Но там их встречают только новые оскорбления и глумливый хохот. Кажется, что в лице представителей грядущего, уже недалекого Хама, смеется сам Сатана...
Брезжит рассвет, и чудится, что в сумраке его витают зловещие флюиды свершившихся злодеяний. С новой силой встают в памяти кошмары прошлой ночи, и жгучая волна отчаяния опять заполняет безутешные души.
Близится день. Улицы полны шумом, криками, стрельбой. Над Гельсингфорсом встает багровое солнце, солнце крови. Проклятая ночь! Проклятое утро!..»
Никто во власти не оказался способен ни предвидеть, ни предотвратить нагрянувшие события. Россия расплачивалась за последствия социального невежества общества и безумные поступки императора.
Пришедшее к власти правительство князя Г.Е. Львова (1861-1925, в эмиграции) почему-то вообразило, что обобранный и униженный народ при одном слове "демократия" обратится в законопослушных граждан. Не лучше было и последующее, подчиненное исключительно корыстному стремлению удержаться у власти правление министра председателя, а затем и военного и морского министра А.Ф. Керенского (1881-1970). По их вине в России неуклонно нарастала анархия власти и особенно стремительно совершавшееся разложение армии и флота.
И уже 5 августа назначенный Керенским управляющий Морским министерством, бывший политэмигрант В.И. Лебедев приказом по флоту № 504 должен был констатировать факт полного разложения команды батареи о. Оланд, которая прибывшим для смотра управляющему и командующему флотом явила себя, как следовало из содержания приказа, скопищем бродяг, а не воинской частью. Революционные настроения распространялись по всем кораблям, и убедительным тому подтверждением остается сборник документов "Балтийские моряки в подготовке и проведении Великой Октябрьской Социалистической революции", М.-Л., 1957. В нем "Баян" и "Адмирал Макаров" упоминаются на 9 и 17 страницах. В них, однако, не приводятся самые существенные для достоинства флота резолюции, принятые экипажем крейсера "Адмирал Макаров". Из не обнародованных до сих пор документов следует, что еще 23 марта 1917 г. команда крейсера "Адмирал Макаров" объявила о своей решительной оборонческой позиции.
Показательно, что в числе немногих кораблей па "Макарове" офицеров неоднократно избирали председателями общего собрания команды. Так, 4 июня 1917 г. лейтенант Н.Г. Мазуров (1893-?) председательствовал на собрании, принявшем резолюцию, призывающую флот к единению. Не допускавшим присвоение Центробалтом в свое распоряжение команд добровольцев, командированных в части армии, было постановление общего собрания от 21 июня 1917г. под председательством лейтенанта С.Л. Брусилова. (1887-?). В нем говорилось, в частности: обращаясь к действовавшим на фронте в Ударных группах товарищам, команда крейсера призывала их выполнить свой долг перед родиной. "Мы же поддержим вас с моря и работу за вас на корабле выполним сами. "Макаров" всегда будет там, где надо "ценой жизни защитит отечество", - говорилось в постановлении.
Изначально элитарный подбор офицеров, из которых во время войны на корабле, по крайней мере, трое были сыновьями самых выдающихся к началу века адмиралов, а один — сыном отличившегося на фронте генерала Георгия Николаевича Мазурова (1867-1918), в немалой степени должен был, наверное, сказаться в настрое и духе его команды и офицеров. Это позволило кораблю во многом сохранить и до конца не погубить свою душу.
22 июня новое собрание экипажа подтвердило свое "полное презрение к малодушным людям и тем вредным элементам, которые стремятся пошатнуть могучую силу флота и армии своими призывами к немедленному перемирию, братанию и дезертирству. Считая, что только решительным наступлением в тесном единении с союзниками можно ускорить момент окончания войны, экипаж объявлял свой корабль "кораблем смерти", готовым во всякую минуту исполнить свой долг перед Родиной и с честью умереть за нее. Резолюцию общего собрания с поименными подписями каждого из находившихся на корабле 519 матросов и офицеров подписали председатель собрания Вилькен (Оскар Викторович, 1893-1933, Копенгаген), только что произведенный в лейтенанты, и секретарь (видимо, из матросов) Осипов.
Таким же было настроение и на "Баяне", где, как признавался Ф.Ф. Раскольников, его делегацию кронштадтских большевиков, прибывших с агитацией против войны и за братание с немцами, матросы без долгих разговоров собирались выбросить за борт. Сдержанно отнеслись на кораблях и к настояниям Центробалта о выборном начале командного состава. "Адмирал Макаров" был против этого новшества. "Баян" соглашался на назначение, но с сохранением за командой права отвода.
В дни спровоцированного Керенским "мятежа" генерала Л.Г. Корнилова (1870-1918), пытавшегося, как теперь понятно, использовать последний исторический шанс для предотвращения гражданской войны, команды обоих крейсеров приняли антикорниловские резолюции. Предавший Корнилова "Главковерх" своей демагогией сумел обмануть даже офицеров штаба Командующего флотом. "Декларация Керенского кажется мне правдивее", — записывал в дневнике И.И. Ренгартен 28 августа 1917г. "Имеем телеграммы Клембовского и других генералов, главнокомандующих фронтами — все поддерживают Корнилова, — записывал он в тот же день. И, тем не менее, в силу ли флотского снобизма в отношении к "сухопутной" или по какому-то иному непостижимому "затмению" вслед за Ренгартеном и остальные специалисты штаба князя М.Б. Черкасского (1882-1919, петлюровцы), Ф.Ю. Довконт (1884-1988, Буэнос-Айрес), начальник службы связи П.А. Новопащенный (1921-1950) оказались неспособны принять правильное решение, все были настроены против выступления Л.Г. Корнилова. С ними соглашался и только 7 июля назначенный командующим флотом контр-адмирал А.В. Развозов (1879-1920). Начались экстренные рассылки директив о поддержке Керенского и противодействия распоряжениям Л.Г. Корнилова.
И это была непростительная, таившая в себе гибель флота и всей России, роковая ошибка.
На "Баяне" командир С.Н. Тимирев сумел убедить матросов и вовсе отказаться от требований к офицерам о принесении вторичной присяги (против Корнилова) временному правительству. Отстоять своих офицеров от расправы сумел и командир "Адмирала Макарова". Два крейсера, по свидетельству С.Н. Тимирева, в наибольшей мере сохраняли остатки прежней дисциплины.
Не то было на других кораблях. Не считаясь с офицерами, матросы изо дня в день продолжали митинговать о передачи власти Советам. Подобную резолюцию о готовности по первому требованию Совета выслать такое количество вооруженной силы, "которое укажет нам Центробалт", 29 августа вместе с "Андреем Первозванным", крейсерами "Рюрик", "Олег", "Богатырь", "Диана" подписали и члены судового комитета "Адмирала Макарова".
К убийствам, арестам и изгнанию офицеров добавилось назначение комиссаров при штабах и командирах для контроля над оперативной частью и секретной перепиской.
Но никто еще и предположить не мог, до какой степени жестокие испытания еще предстояли флоту и всей России.
Мрачный застенок
По «углублении революции» Кронштадт превратился в мрачный советский застенок. Сюда в 1918-1920 гг. доставлялись на баржах арестованные офицеры, духовенство, представители всех сословий бывшей столицы России. Содержали их в кронштадтских тюрьмах, в одной из которых при большевиках разместилось местное ГПУ. Есть свидетельства о казнях офицеров и духовенства в Кронштадте, 400-500 человек были расстреляны и погребены во дворе бывшей гражданской тюрьмы, многие затоплены на баржах за Толбухиным маяком. Производились расстрелы и в западной части острова, за кладбищем, на полигоне, на взморье — в глухих районах Котлина, откуда были выселены местные жители, дабы не было прямых свидетелей этих убийств.
Во время восстания 1921 г., известного как Кронштадтский мятеж, вновь были принесены новые жертвы в Кронштадте. Закономерно, что под маховик кровавой машины большевицких репрессий попали уже и те, кто был инициатором восстания 1917 г. Тысячи и тысячи погибли в 1921 г.
Кронштадтцев расстреливали в окрестностях Петрограда после поражения
восстания, многие были развезены по лагерям по всей стране: последний свой приют нашли на Морском полигоне, под Гатчиной, близ Мартышкино и Ораниенбаума, под Тулой, Калугой, на Севере. Среди погибших было шесть священников.
В 1994 г. в Кронштадте возле Морского собора епископом Тихвинским Симоном был освящен закладной камень памятника морякам, погибшим во время Кронштадтского восстания 1921 г. При этом была отслужена панихида по «убиенным, пред Богом и людьми супостатами оклеветанным, в лагерях и ссылках скончавшимся». Но, ни этого памятника, ни памятника или креста Кронштадтским мученикам, убиенным в 1917, 1918, 1919 и 1920 гг., по-прежнему нет...
Использованная литература:
1. Граф Г. К. На «Новике». Балтийский флот в войну и революцию. — СПб.: Гангут, 1997.
2. «Жертвы злобы поднебесной». Вечный Зов № 03 (125) за март 2009
Отличная статья! Только непонятно кто такие "главари революции"??? Большевиков еще нет, они под запретом, Ленин в "пломбированном вагоне" еше НЕ приехал... Неужели это...??? И почему это самое Временное правительство ничего не делает для подавления бунта "диких, разъяренных банд матросов, солдат и черни со зверскими лицами и жаждой крови, вооруженных, чем попало"?
ОтветитьУдалить